Ролевая сатира Александра Галича — песни и стихи, написанные автором от лица «лирических антигероев», в которых происходит саморазоблачение персонажей. Сам Галич определял такие песни, где персонаж рассказывает свою историю, как «жанровые»[1][2]. Уже первая авторская песня Галича — «Леночка»[a] — имела пародийный характер, но в ней сатирический заряд уравновешивался смеховой, карнавальной манерой изложения и благополучным финалом. В жанровых сатирических песнях Галича, даже откровенно шуточных, его смех перестаёт быть радостным, становится наполнен горькой иронией и сарказмом[5]. Через речь и поведение своих сатирических «масок» Галич пытается понять и выразить своё время. Типичный герой ролевой сатиры Галича — советский обыватель, человек из толпы, озабоченный типичными повседневными проблемами. При этом в сознании персонажей Галича, подчинённом нелепице казённых лозунгов, смешивается и становится неразличимым существенное и поверхностное, а их живая разговорная речь непрерывно перемежается бессмысленными пропагандистскими штампами[6]. Текст ролевой сатиры Галича имитирует устную речь персонажей, при этом рассуждения говорящего и весь стиль его речи несколько утрированы, что позволяет воспринимать описываемое явление как типичное. Основной сатирической мишенью Галича является разрушение смысла слов и подмена понятий, происходящие в тоталитарном обществе и их влияние на личность героев. При этом авторский сарказм Галича направлен не столько на самих героев песен, сколько на породившую их действительность, где, по всеобщему уговору, господствует лицемерие и бездумное следование казённым ритуалам, за которыми суть дела становится неразличимой и неважной[7].
Галич при исполнении своих сатирических песен говорил, что они написаны «от лица идиота», но «идиотизм» тут относится не столько к самим героям, сколько к всеобщему общественному заблуждению, к принятым героями правилам игры, согласно которым жизнь и поступки каждого должны определяться официальными лозунгами и установками[7][8]. Конфликт между жизнью обывателя, «маленького человека» и требованиями авторитарной системы оказывается у Галича в корне неразрешим, и в поисках выхода его персонажи начинают вести себя смешно, но вызываемый ими смех оказывается саркастическим и горьким. Галич искренне сочувствует своим героям, но остаётся обособленным от них, следуя традициям французского шансона и «зонгам» Брехта, построенным на иронической игре и отстранении автора и исполнителя от содержания песни[5][9].
Среди сатирических героев Галича представители самых разных слоёв общества: рабочие и служащие, бывшие заключенные, спортсмен, директор комиссионного магазина, безымянный муж чиновницы товарища Парамоновой, «знатный рабочий» и партийный функционер Клим Петрович Коломийцев[10], и обо всех этих персонажах он говорит не только как сатирик и обличитель, но и признаётся в любви к ним, до предела «заверченным» и оболваненным «бесстыдными фанфарами»[b][11]. Поэт и критик Василий Бетаки считал, что персонажи сатирических песен Галича входят в число действующих лиц одной огромной советской «Оперы нищих», которую автор писал всю свою жизнь[12]. Филолог Ефим Эткинд называл сатиру Галича частью «нашей человеческой комедии», в которой новое, только что возникающее, сосуществует с уже гниющим, но всё ещё чудовищно живучим старым[13]. Сценарист Юлий Дунский определил сатирический цикл Галича как «малую советскую энциклопедию»[14], а писатель Варлам Шаламов как «энциклопедию современной русской жизни»[15].
Названия песен в списке и дословные цитаты из них (выделены курсивом) приведены по собранию стихов Александра Галича под редакцией Василия Бетаки, выпущенному издательством «Академический проект»[16]. Также приводятся другие варианты названия песен, встречающиеся в перечисленных в списке дополнительной литературы публикациях, и названия песен по первой строке[17]. Песни в списке перечислены по возможности в хронологическом порядке, если дата написания или первого известного исполнения песни в различных источниках отличается[c], то указывается несколько возможных дат её создания.
(«Чувствуем с напарником — ну и ну!»)
Шуточная песня, написанная Галичем в 1961 или 1962 году. В ней Галич пародирует сознание обывателя, которое деформируется под влиянием средств массовой информации, порождая фобии и приобретая совершенно мифологический характер[19]. Повествование в песне ведётся рабочим-маляром сразу от себя и от своего напарника, которым их собутыльник-истопник рассказал, что «ихние физики» на пари с «нашими физиками» «раскрутили шарик наоборот»: «И всё теперь на шарике вкривь и вкось, // Шиворот-навыворот, набекрень, // И что мы с вами думаем день — ночь, // А что мы с вами думаем ночь — день». В сознании героев причудливо преломляются почерпнутые из средств массовой информации обрывки сведений о достижениях науки и насаждаемая в прессе идея постоянного конфликта с «западом», при этом выдумка истопника смешивается в представлении маляров ещё и с «ядерной» повесткой — «Это ж все-таки радиация, // А не просто купорос!». В итоге герой начинает, по совету истопника, лечиться от стронция «Столичной»[20]. В финале песни слышна убежденность в том, что ничего хорошего из всемогущества науки не выйдет: «И то я верю, а то не верится, // Что минует та беда… // А шарик вертится и вертится, // И всё время не туда!»[21].
(«А она вещи собрала, сказала тоненько…»).
Герой «Городского романса» (1961—1962 год) рассказывает, как расстался с девушкой ради женитьбы на дочери важного номенклатурного чиновника. При всём благополучии его жизни («Я живу теперь в дому — чаша полная»), герой не может забыть свою прежнюю любовь («А как спать ложусь в кровать с дурой с Тонькою, // Вспоминаю той, другой, голос тоненький // Ух, характер у нее — прямо бешеный, // Я звоню ей, а она трубку вешает…») и требует отвезти его в Останкино[d], где брошенная им девушка работает билетёршей в кинотеатре. В этой ранней сатирической истории Галича, есть и положительный герой — брошенная героем девушка, «…любовь свою превозмогшая, но не предавшая и не простившая»[23]. Сам же рассказчик истории, как и герои других сатирических песен Галича, неспособен отличить добро от зла, он может почувствовать последствия своего предательства, но не осмыслить его[24].
Слушатели часто связывали героя «Городского романса» Галича с известным журналистом А. И. Аджубеем, зятем Н. С. Хрущёва, но сам Галич полностью отрицал эти домыслы, о чём неоднократно заявлял на своих выступлениях[25][26].
(Товарищ Парамонова; «Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать…»)
Само название песни «Красный треугольник» (написана около 1963 года) уже пародийно и раскрывает её сюжет — в нём смешаны понятие «любовный треугольник» и эпитет «красный», как символ советской государственности и идеологии. Дополнительным каламбуром оказывается совпадение названия песни и известного ленинградского завода резинотехнических изделий[27]. Герой этой истории, пока его жена — крупный чиновник ВЦСПС «товарищ Парамонова» (иначе он её и не называет) — находилась в заграничной командировке, закрутил мимолётный роман. Узнав об этом, товарищ Парамонова не хочет слушать извинений и оправданий мужа и требует «людя́м всё рассказать на собрании». Частная семейная жизнь оказывается предметом рассмотрения на партийно-государственном уровне, где герой вынужден публично («А из зала мне кричат — давай подробности!») каяться и исповедоваться, следуя положенным идеологическим клише — «И в моральном, говорю, моем облике // Есть растленное влияние Запада». Полученный героем за аморальное поведение строгий выговор с занесением[e] должен стать отпущением его грехов, но товарищ Парамонова примиряется с мужем только после прямого указания из райкома КПСС. Заканчивается песня ироническим «хеппи-эндом» — «Она выпила „Дюрсо“, а я „Перцовую“ // За советскую семью образцовую»[6][19].
(«Я научность марксистскую пестовал…»)
В «Балладе о прибавочной стоимости» (1963 или 1964—1965 год[28]) героя — «правоверного марксиста», активного пропагандиста официальной идеологии — вызывают в Инюрколлегию в связи с кончиной его тётки, проживавшей за границей, в некой стране Фингалии. Приученный бояться обвинений в «связях с заграницей», он ждёт неприятностей («Больно тема какая-то склизкая, // Не марксистская, ох, не марксистская!», «Культ — не культ, а чего не случается?!»), но выясняется, что заграничная тётка оставила ему наследство — «землю и фабрику». На радостях герой увольняется с работы и в предвкушении богатой жизни в Фингалии устраивает загул, а когда у него кончаются деньги, начинает занимать у собутыльников под обещания прислать им что-нибудь из-за границы. И тут в повествование вклинивается телевизионное объявление о приветствуемой Советским Союзом революции в Фингалии и принятом там декрете о национализации. Герой негодует и возмущается теми самыми «марксовыми штучками», которые прежде активно пропагандировал и из-за которых остался без ожидаемого наследства: «Ох, нет на свете печальнее повести, // Чем об этой прибавочной стоимости!»[19][29].
(Баллада о том, как я ездил навещать своего старшего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах; «Первача я взял ноль-восемь, взял халвы…»)
«Право на отдых» (1966 год) относится к шутовским, близким по жанру к анекдотам, песням Галича[30]. В ней герой рассказывает о своей поездке к брату в психиатрическую клинику «Белые столбы»[f]. Брат героя, которому срочно надо отлучиться в Москву, просит временно подменить его в больнице: «Тебе ж нет в Москве вздоха-продыха, // Поживи здесь, как в доме отдыха». Герой соглашается и в результате понимает, что только в психиатрической клинике человек может чувствовать себя свободным и реализовать своё, декларированное в Конституции СССР и многократно повторявшееся на советских лозунгах, «право на отдых»[34]. Эта песня Галича перекликается с популярной «Песней про психа из больницы имени Ганнушкина, который не отдавал санитарам свою пограничную фуражку» Михаила Анчарова (1957 год). Но если у Анчарова образ «психа» подан в мягкой иронической манере, даже с элементами лиризма, то Галич использует образ психиатрической больницы для сатирического отражения действительности[5].
(«Егор Петрович Мальцев хворает, и всерьёз…»)
«Баллада о сознательности», написанная в 1967 году, — единственная из жанровых, «потешных», баллад Галича, где автор выступает в роли стороннего рассказчика, не надевая на себя маску своего героя. По своему содержанию и стилистике эта песня стоит в одном ряду с другими ролевыми сатирами Галича, написанными «от лица идиота», в ней гротескно изображается существование простого обывателя в официально изображаемой утопической действительности[35]. Начинается история в несерьёзной, пародийной манере, под аккомпанемент минорного марша, чередующегося с вальсовым ритмом: «Егор Петрович Мальцев // Хворает, и всерьез: // Уходит жизнь из пальцев, // Уходит из желёз, // Из прочих членов тоже // Уходит жизнь его, // И вскорости, похоже, // Не будет ничего». Далее больной (как выясняется — диабетом) Егор Петрович видит сон, в котором он, скорее мёртвый, чем живой, лежит в красивом зале под своим портретом, а над ним поёт «краснознаменный хор», требуя не позорить советскую прессу, которая объявила, что диабет в СССР окончательно побеждён. Услышав это, Егор Петрович немедленно излечивается от своего недуга. Заканчивается история иронической моралью: «Лишь при Советской власти // Такое может быть!»[36][37].
(«Допекла меня всё же Тонечка…»)
В этой истории (1968 год), написанной в жанре трагикомедии, рассказывается, как проводившаяся в СССР половинчатая и непоследовательная политика «десталинизации» привела героя, привыкшего «колебаться вместе с линией партии», к жизненному краху[38]. Директор антикварного магазина, который «на добре сидит, не на ветоши», и давно и безбедно обустроил свою жизнь, рассказывает врачу-психиатру, как некая старушка принесла ему на комиссию альбом грампластинок с речами Сталина. Директор оказывается в затруднении и не понимает что ему делать — «Мне и взять нельзя и не взять нельзя — // То ли гений он, а то ли нет ещё?! // Тут и в прессе есть расхождения, // И, вообще, идут толки разные…». Поскольку цена, по его меркам, пустяковая, директор, боясь принять хоть какое-то решение, от которого могут остаться официальные следы, просто покупает тот альбом за собственные деньги. И тут начинаются проблемы — к нему «так и попёр народ» с такими же пластинками и альбомами. Директор мечтает о «ценном указании», разъясняющем официальную политику по отношению к Сталину, а пока такого указания нет — продолжает, во избежание возможных неприятностей, скупать «за свои кровные» приносимые записи сталинских речей и растрачивает на это всё своё состояние, включая и «„Волгу“-матушку», и «дачку в Кратове». Окончательно запутавшись, директор ощущает, что сходит с ума, но психиатр, упоминаемый только в финальном авторском комментарии, не находит в его поведении ничего ненормального: «…доктор Беленький Я. И. не признал Копылова Н. А. душевнобольным и не дал ему направления в психиатрическую клинику…»[6][39].
(«Королевич — да и только, в сумке пиво и сучок…»)
В этой песне, написанной в середине 1969 года, нет ничего даже внешне весёлого[40], а её сатирический заряд — скорее полемика с демонстративным славянофильством, и, вероятно, с повестью Владимира Солоухина «Чёрные доски», положившей начало моде на охоту за предметами старины[41]. Песня построена как «контрапункт» двух голосов, озвучивающих «внутреннюю речь» персонажей. «Тенор» суетливым частушечным говорком рассказывает о поездке на персональной машине[g] в леспромхоз на канале, где его ждёт «любезный друг» — «Он не цыган, не татарин и не жид! // Он надёжа мой: камаринский мужик». «Баритон» в ожидании гостя в размеренном, жутковатом ритме вспоминает, как прошёл через раскулачивание, ссылки и лагеря, а теперь работает сторожем в леспромхозе, а заодно «шнырит по сёлам за хурдо́ю-мурдо́й» в поисках старинных вещей и икон для «московской сволоты́». В речь обоих героев вклиниваются насмешливые ритмы «Камаринской», подчёркивающие их лицемерное отношение друг к другу[42]. Цель приезда «тенора» — за бесценок получить старинную икону Николая Мирликийского. Он умиляется «подлинным мужиком» и его бытом, и в то же время относится к нему со снисходительным высокомерием. «Баритон» же презирает и ненавидит и свою роль, и столичного гостя — «Пой, лягавый, не жалко, // Я и сам поддержу, // Я подвою, как шавка, // Подскулю, подвизжу». Когда же гость, окончательно упившись, «…гогочет, как кочет, // Хоть святых выноси, // И беседовать хочет // О спасенье Руси»[h], ненависть хозяина прорывается: «Вертухаево семя! // Не дразни — согрешу! // Ты заткнись про спасенье, // Спи, я лампу гашу!». Наутро хозяин радушно провожает «милых гостей» и просит их наведываться снова[41][43].
(На стадионе «Уэмбли»; «А он мне все по яйцам целится…»)
В разных источниках эта песня датируется 1968—1970 годами[44][45]. В ней высмеивается политизированность советского «большого спорта» и использование спортивных побед в пропагандистских целях[38]. В песне описывается заключительный фрагмент футбольного матча, во время которого капитан советской сборной, «аспирант Московского педагогического института»[i] Владимир Лялин, грубым приёмом сбивает соперника-«профессионала» Бобби Лейтона (возможно, аллюзия на Бобби Ленокса), после чего судья назначает штрафной удар и советская сборная проигрывает матч. Песня построена как чередование отрывков из репортажа о матче и экспрессивной «внутренней речи» Владимира Лялина. Комментатор постоянно меняет своё отношение к судье матча — от признания его высокого профессионализма, когда тот «делает внушение английскому игроку», до обвинений в продажности и бывшем сотрудничестве с гитлеровской разведкой после назначения пенальти в ворота советской сборной. Капитан же советской сборной, начав с уверенности, что «сделает» соперника «культурно, втихаря», в конце огорчён не столько самим проигрышем, сколько «оргвыводами», которые должны для него последовать по партийной линии, поскольку матч был «политически значимый»[19][47].
(История, проливающая свет на некоторые дипломатические тайны, или про то, как всё это было на самом деле; «Ну, была она жуткою шельмою…»)
Исследователь авторской песни А. Е. Крылов полагает, что в этой песне, впервые исполненной автором во второй половине 1971 года, пародируется преломление в обывательском сознании реальной высылки из Великобритании большой группы советских дипломатов, обвинённых в шпионаже[48]. История рассказывается от лица стороннего персонажа, закройщика ателье, в котором работала героиня — модно одевавшаяся «роковая дамочка» с иностранным именем Шейла, выросшая в приютах, поскольку «Её маму за связь с англичанином // Залопатили в сорок восьмом»[j]. Шейла отвергала все предложения поклонников, но в конце концов влюбилась в «сержанта из милиции». Однажды этот сержант, стоя на посту, увидел Шейлу в компании другого мужчины и в припадке ревности затеял с тем драку. Оказалось, что это был отец Шейлы, англичанин, приехавший в СССР, чтобы повидаться с дочерью. Дальше, согласно рассказу закройщика, за избитого милиционером соотечественника вступилось правительство Великобритании и бытовой конфликт перерос в международный, закончившийся высылкой из Великобритании советских дипломатов. В финале истории «Наш сержант получил повышение // Как борец за прогресс и за мир!», а Шейлу, свидетельницу того, как это было на самом деле, упрятали в психиатрическую клинику. В последних строках рассказа становится слышен горько-иронический голос автора: «Так, как нужно, говорят, так, как нужно… Ох, до чего ж всё, братцы, тошно и скучно!»[50][30].
(Жуткая история, которую я услышал в привокзальном шалмане; «Нам сосиски и горчицу, остальное — при себе…»)
В этой истории написанной, предположительно, в 1972 году[51], и имеющей анекдотическую основу[30], неудачная шутка героя, войдя в столкновение с политическими догмами, разрушает всю его жизнь. Герой рассказывает, как во время отпуска, ударившись в разгул, потерял документы, а при их восстановлении, будучи «в состоянии помятом», предложил знакомой паспортистке: «Ты, давай, мол, в пункте пятом // Напиши, что я — еврей!». С точки зрения героя это была просто шутка, «посмеялись и забыли», но герой служит в звании майора и имеет «допуск», и его шутка, став известной особому отделу, приобретает совсем не шуточное звучание. Особист обвиняет героя в том, что тот действительно «стал еврееем», чтобы «смыться в Израи́ль» и «прохлаждаться в стороне», в то время как советский народ «стоит за дело мира и готовится к войне». Оправдания героя, утверждающего, что это было сказано «для смеха», не помогают и его «стирают в утиль», исключив из партии и лишив звания и работы. В конце истории герой вопрошает: «Мне теперь одна дорога, // Мне другого нет пути: // — Где тут, братцы, синагога?! // Подскажите, как пройти!»[8][52].
Сатирический цикл, объединённый фигурой общего героя — Клима Петровича Коломийцева, «образцового представителя рабочего класса», партийного и профсоюзного функционера невысокого ранга, — создавался Галичем с 1968 по 1974 год. Цикл включает три истории из жизни Клима Петровича, в которых герой сталкивается с противоречиями между своей партийно-государственной функцией и реальной жизнью[53], и две «интермедии» между ними, рисующие героя в неформальной, домашней обстановке и дополняющие его образ. В окончательный вариант цикла, опубликованный в авторском сборнике «Когда я вернусь», вошли также два незаконченных и никогда не исполнявшихся автором фрагмента под общим названием «Избранные отрывки из выступлений Клима Петровича»[8]. Далее входящие в цикл произведения даны в порядке авторской «внутренней хронологии» цикла, не совпадающей с порядком их написания[54].
Два стихотворных фрагмента — «Из речи на встрече с интеллигенцией» и «Из беседы с туристами из Западной Германии» — оставшиеся, возможно, от задуманных, но незавершённых историй о Климе Петровиче, были включены в 1974 году в окончательный вариант цикла, опубликованный в авторском сборнике «Когда я вернусь»[8]. В них герой демонстрирует свои, сформированные пропагандистскими мифами, взгляды и внутренние комплексы[53].
Первая история о Климе Петровиче была написана в 1968 году. В ней пародируются выступления, бездумно произносимые «по бумажке» на официальных мероприятиях. В этой истории герой, срочно вызванный в выходной день для выступления на митинге, внезапно обнаруживает, что зачитываемая им «с листа» речь написана от имени матери-одиночки. Но присутствующие в зале не реагируют на случившийся конфуз, а высокое партийное начальство даже благодарит героя за «очень верное» выступление[55].
В этой интермедии между двумя историями о Коломийцеве, появившейся в 1971 году, и имеющей фантастическую, сказочную форму, Клим Петрович воображает посещение в далеком будущем пивной, где пиво с закуской подаёт робот, но при этом никакого выбора кроме «Жигулёвского» нет. При этом Клим Петрович изъясняется «героическими» лозунгами советской эпохи, приобретающими явно ироническое звучание: «И выскажусь я, так сказать, говоря: // — Не зря ж мы страдали, и гибли не зря!»[56].
Во второй истории о Климе Петровиче, впервые исполненной в декабре 1968 года, герой предстаёт правдоискателем, добивающемся присвоения его цеху, «работающему на весь соцлагерь», почетного звания. Но во всех инстанциях, в которые он обращается, ему отказывают, невнятно ссылаясь на международную обстановку и несвоевременность его инициативы. Герой доходит до самого ЦК КПСС, где ему наконец объясняют, что он прав и «продукция ваша лучшая», но поскольку продукция эта — колючая проволока, то высокое звание цеху присвоить нельзя, чтобы не давать повода «вражеским голосам». Клим Петрович даёт отбой своим правдоискательским устремлениям и выражает несогласие единственно оставшимся для него способом — уходит в запой[57][58].
Вторая интермедия цикла, расположенная между второй и третьей историей, была написана в 1973 году. Эта история рассказана от имени не самого Клима Петровича, а его жены Дарьи и носит скорее юмористический, чем сатирический характер. В ней жена Клима Петровича, пытаясь вывести мужа из запоя, в который он ушёл после безуспешных поисков справедливости, описанных во второй истории, подсунула ему вместо водки стакан керосина. Но Клим Петрович спокойно выпил предложенный стакан и, закусив грибочком, сказал только: «Нет, не люблю маслят». В песне подчёркивается зажиточный по советским меркам быт семьи Коломийцевых, имеющих доступ к обкомовскому распределителю[8][59].
В третьей истории цикла, написанной в 1971 году, терпят крах предвзятые представления Клима Петровича о «загранице» и становится очевидным присущее ему «двоемыслие»[38]. Герой, выехавший в составе профсоюзной делегации в дружественный Алжир, на официальных встречах «кроет НАТО», а вернувшись в отель питается, чтобы не тратить «хоть дерьмовую, а всё же — валюту», исключительно консервами из салаки, которые ему положила в чемодан жена. Не выдержав такой «диеты» герой отправляется в магазин, но там, из-за незнания языка, приобретает баночку с той же салакой того же советского производства. В крайнем раздражении Клим Петрович неприязненно высказывается и об экономической помощи, осуществляемой СССР дружественным странам, и о «нашей» и «заграничной» жизни вообще, а заодно выплёскивает своё раздражение и на сакральный, казалось бы, для «партейного» человека образ Ленина[56][59].
Страница является кандидатом в избранные списки и порталы с 3 июля 2022.
|